В наше отсутствие в Баккипе, по-видимому, бушевала настоящая буря. Событий было так много, что мне показалось, будто мы отсутствовали десять лет, а не несколько недель. Даже Кузница не смогла затмить представление леди Грейс. История об этом рассказывалась и пересказывалась. Менестрели соперничали за признание каждого варианта рассказа каноническим. Я слышал, герцог Келвар опустился на одно колено и поцеловал кончики ее пальцев после того, как она очень красноречиво говорила о том, что сторожевые башни должны стать величайшими сокровищами их страны. Один источник даже поведал мне, что лорд Шемши персонально поблагодарил леди и много танцевал с ней в тот вечер и что это чуть не вызвало новую ссору между соседними герцогствами.

Я был рад ее успеху. Я даже неоднократно слышал шепот о том, что принцу Верити следовало бы найти себе такую же чувствительную леди. Поскольку он часто отсутствовал, улаживая внутренние конфликты и гоняясь за пиратами, народ начинал чувствовать потребность в сильном правителе, который всегда был бы дома.

Старый король, Шрюд, номинально все еще оставался нашим монархом. Но, как заметил Баррич, человеку свойственно смотреть вперед. «И, — добавил он, — люди хотят знать, что у будущего короля есть теплая постель, в которую ему хочется вернуться. Это дает им то, на что могут опираться их надежды. Только немногие из них могут позволить себе какой-нибудь роман, так что все свои мечты они хотят видеть воплощенными на благо своего короля. Или принца».

Но я знал, что у самого Верити нет времени думать о теплых постелях или вообще о какой-нибудь постели. Кузница была одновременно и примером и угрозой. Последовали новые сообщения о налетах, и три из них случились очень быстро, один за другим. Крофт, на ближних островах, был, очевидно, «перекован» пиратами, как стало известно несколькими неделями раньше. Весть долго шла с холодных берегов, но, дойдя, никого не обрадовала. Жители Крофта тоже были взяты в заложники. Совет города, как и Шрюд, был поставлен в тупик ультиматумом красных кораблей — заплатить дань или получить обратно своих заложников. Они не заплатили. И, как и в Кузнице, заложники были возвращены здоровые физически, но лишенные всех человеческих чувств. Шептались, что в Крофте они были другими. Суровый климат Ближних островов выращивал суровых людей. Тем не менее даже они считали, что поступают милосердно, подняв мечи на своих отныне бессердечных родственников. Еще два города подверглись налету после Кузницы. В Каменных Воротах народ заплатил выкуп. Разрубленные тела вынесло на берег на следующий день, и город собрался, чтобы похоронить их. Новости пришли в Баккип и сообщались с жестокой прямотой. Люди думали, хотя и не произносили это вслух, что если бы король был более бдительным, они, по крайней мере, были бы предупреждены о налете. Шипмайер бесстрашно встретил вызов. Они отказались платить дань, но поскольку слухи о Кузнице распространялись по стране подобно лесному пожару, жители подготовились. Они встретили возвращенных заложников с веревками и кандалами. Горожане приняли своих родных, оглушив некоторых, прежде чем связать, и отвели в их дома. Город объединился в попытках вернуть их в прежнее состояние. Рассказы о Шипмайере были самыми популярными; о матери, которая пыталась укусить принесенного ей ребенка, заявив, что ей не нужно это мокрое скулящее существо. О маленьком мальчике, который плакал и кричал, будучи связанным, но немедленно бросился на своего отца с вилкой для жарения, как только мягкосердечный родитель его развязал. Некоторые ругались, дрались и плевали в своих родственников. Другие привыкли к путам и безделью, ели и пили эль, но не выказывали ни благодарности, ни прежней привязанности. После освобождения от пут они не нападали на свою семью, но не работали и даже не отдыхали вместе со своими родственниками. Они без угрызений совести крали у собственных детей, растрачивали деньги и поглощали пищу, как росомахи. Они не приносили никому никакой радости, от них нельзя было дождаться даже доброго слова. Но сообщение из Шипмайера гласило, что народ там собирался терпеть до тех пор, пока «болезнь красного корабля» не пройдет. Это дало баккипской знати крошечную надежду, за которую можно было уцепиться. Они с одобрением говорили о мужестве горожан и клялись, что повели бы себя точно так же, если бы их родственники были «скованы». Шипмайер и его храбрые обитатели стали объединяющим символом для Шести Герцогств. Ради них король Шрюд увеличил налоги. Было решено поделиться зерном с теми, у кого было столько забот со своими связанными родственниками, что не было времени перезасевать сожженные поля и восстанавливать вырезанные стада. Строились корабли и нанимались новые люди, чтобы охранять береговую линию.

Сперва люди гордились тем, что они собирались сделать. Те, кто жил на морских скалах, начали выделять добровольных наблюдателей. Гонцы, почтовые птицы и сигнальные огни были наготове. Некоторые города отослали овец и зерно в Шипмайер для раздачи нуждающимся. Но проходили недели, и не было никаких признаков того, что разум готов вернуться хоть к одному из заложников; эти надежды и упования начали казаться скорее пустой сентиментальностью, чем благородством. Те, кто больше всего поддерживал эти попытки, теперь заявляли, что, оказавшись в заложниках, они предпочли бы быть разрубленными на куски, чем вернуться к родным и причинять им такие страдания. Но хуже всего, думаю, было то, что в такое время даже у самого трона не было твердого представления о том, что нужно делать. Если бы был выпущен королевский эдикт о том, должны или не должны люди платить выкуп за заложников, было бы лучше. Неважно, что бы именно в нем утверждалось, — все равно некоторые люди были бы не согласны, — но по крайней мере король занял бы какую-то позицию. Люди бы чувствовали, что он чем-то отвечает на эту угрозу. Вместо этого усиленные патрули и часовые создавали впечатление, что сам Баккип в панике, но не имеет никакой стратегии, которую можно было бы противопоставить опасности. В отсутствие королевского эдикта прибрежные города брали дело в собственные руки. Собирались советы, на которых жители обсуждали, что станут делать, если на их город будет сделан налет по сценарию Кузницы. Некоторые решали так, другие иначе.

— Но в любом случае, — устало говорил мне Чейд, — не имеет значения, что они решат. Это ослабляет их преданность королю. Заплатят они дань или нет, пираты могут смеяться над нами за своим кровавым пиром. Потому что, решая, что делать, наши горожане говорят не «если мы будем „скованы“», а «когда мы будем „скованы“». И, таким образом, они уже сломлены духом, если не телом. Они смотрят на своих родных — мать на ребенка, мужчина на родителей, — и они уже отдали их или на смерть, или на «оковы». И королевство рушится, потому что каждый город должен принимать решение за себя и, таким образом, отделяется от целого. Мы разобьемся на тысячу маленьких местечек, каждое из которых будет заботиться только о себе, если на него нападут. Если Шрюд и Верити не начнут быстро действовать, королевство скоро будет существовать только в названии и в головах бывших правителей.

— Но что они могут сделать? — спросил я. — Какой бы эдикт ни вышел, он будет неправильным, — я поднял каминные щипцы и подпихнул в огонь тигель, за которым следил.

— Иногда, — проворчал Чейд, — лучше сказать что-то неправильно, чем промолчать. Посмотри, мальчик. Если ты, простой парень, можешь понять, что оба решения неправильны, значит, то же самое может сделать весь народ. После этого хотя бы дело не будет выглядеть так, словно каждый город должен сам зализывать собственные раны. А кроме эдикта Шрюд и Верити должны принять и другие меры. — Он наклонился поближе, чтобы посмотреть на бурлящую жидкость. — Больше жара,—сказал он.

Я поднял маленькие мехи.

— И какие же?

— Организовать ответные набеги на островитян. Обеспечить необходимое количество кораблей и снаряжения для встречного удара. Запретить соблазнять пиратов выпасом стад на прибрежных пастбищах. Снабдить города оружием, раз мы не можем предоставить каждому из них людей для защиты. Во имя плуга Эды, в конце концов, дать им шарики семян карриса и белладонну, чтобы они могли носить их в сумках у пояса и сами лишать себя жизни, если попадут в плен к пиратам. Все что угодно, мальчик, любое деяние короля в нынешней ситуации будет лучше этой проклятой нерешительности.